Мы всё потеряли во славу богов.
Нам стало наградой, проклятие их.
Нам стали наградой потери да боль.
Забвение мёртвых, изгнанье живых...

I. Имя.
Mahanon Lavellan | Маханон Лавеллан
Ханон - Хаон - сокращение имени.
Лорд Инквизитор
Вестник Андрасте - данное обращение вызывает у долийца зубную боль и острое желание стукнуть  собеседника чем-нибудь по голове. Желательно тяжелым и травмоопасным.

II. Возраст.
31 год.
9:10 Века Дракона, 3 числа месяца Солис.

III. Раса/класс/мировоззрение/специализация.
Эльф / маг / атеист / маг разрывов, долийский хранитель.

IV. Способности.
Лавеллан весьма талантливый маг, но не сказать, что он незауряден, наоборот, подвластно ему самое простое направление - стихийной магии. Электричество и лед - направляющие и основные силы, вот, где Маханон действительно виртуоз, но вот пламя - почти неподвластно: он мог бы творить мощные чары, но просто не способен их удержать, все, что сложнее простых зажиганий свечи, огненных рун и воспламенения - может обернуться чем угодно, даже самосожжением или дождем из пепла. Так же Инквизитор вынужденно научился творить барьеры, чтобы прикрывать в бою товарищей. В Инквизиции после обучался на мага «разрывов», зачастую при помощи советов и подсказок Соласа, без которого освоить это направление было бы практически невозможно.
В клане получил знания от хранительницы, крохи старой магии, которые позволяют призывать природу на помощь, высочайшим из доступных ему умений было создание сильвана. Так же маг способен путешествовать под землей на короткие дистанции, уходя из-под удара или преодолевая какое-то препятствие, однако это затруднительно, если почва слишком камениста, и вовсе невозможно, если вокруг одни горные породы. Хорошо разбирается в травах, ядах и противоядиях, в силу специфики обучения не так много знает о пустынях и степях. Находит и распознает следы достаточно неплохо, но, опять же, чем более привычная ему местность - тем лучше. Лавеллан умело ориентируется и прячется в лесах и горах, не безнадежен в пустыне, но в городах почти бесполезен в плане ориентирования и потеряется даже на прямой улице без развилок.
Маханон не особо хорош в ближнем бою, он способен ударить в спину, шагнуть в тень, оставляя после себя мороз, но не выдерживает никакого прямого столкновения, всегда старается держать дистанцию и скачет по полю боя как бешеный козел, чтобы уйти от смышленых разбойников и прочей всевозможной нечисти.
Говорит, читает и пишет на всеобщем, достаточно неплохо знает арканум (акция поддержки Дорианом дремучего остроухого), как и многие долийцы - хранит крохи древнего языка, нередко перемежая его со всеобщим. Так же отличается безудержной любовью к знаниям, поэтому обогащал свой багаж еще и историей и культурой других народов, с интересом читал всевозможные сказания и легенды, пополняя при каждом удобном и не очень (изъятие литературы у всего прежде убиенного) случае библиотеку Скайхолда.

V. Внешность.
Маханон выглядит несколько моложе своих лет, довольно низкого роста для человека и великан по меркам эльфов - 171,5 см (и относительно небольшого веса - 69 кг). В силу невысокого роста среди людей всегда старается задирать нос кверху и делать вид, что это все вокруг ниже него, а не он сам.
Худощавый, жилистый и длинноногий, кожа мужчины бледно-золотистая, тронутая легким, едва приметным загаром. Лицо почти не содержит мягких и плавных черт, оно, скорее, даже какое-то хищное, может, такой вид ему придает длинный острый нос, высокие ярко выраженные скулы и длинный узкий подбородок, а так же разлет тонких черных бровей. Валласлин посвящен Диртамену, сделан темной, практически черной краской.
Лавеллан временами походит на мраморное изваяние древних, арлатанских времен, со всеми своими точеными чертами и часто безмятежным взглядом. Он маг, а следовательно, физическая его подготовка гораздо хуже, чем у воина, что сильно угнетает эльфа, еще большую тоску вызывают у него только собственные узкие кисти да длинные тощие пальцы.
Примечательны в его внешности большие миндалевидной формы, едва заметно раскосые, глаза. Цвет их – ярко-лиловый, что редкость даже среди эльфов. Также он обладатель густых, чуть жестковатых седых волос; они слегка волнистые, но это не так ярко выражено из-за их длины. Часто собирает гриву в хвост, еще чаще заплетает косу - в лесу мало кого тянет ходить с распущенными волосами, отдавая их во власть веточек, насекомых, всяческого сора и прочих радостей жизни.
У эльфа на удивление приятный голос, мягкий, убаюкиваюший, таким голосом успокаивают маленьких детей, мягко журят за проказы и степенно рассказывают о мире вокруг. Обладатель широкой летящей походки, и да, он в обуви, всегда в обуви, он не представляет, как можно ходить босиком, и не понимает часть своих сородичей, что предпочитают не использовать такую прекрасную вещь как сапоги.
Из особенностей - мелкие шрамы на руках, достаточно большие - на правой ноге, спину прочерчивает старый след от чьих-то когтей, на предплечье еще свежий след от попавшей в него стрелы. На ладонях уродливые и яркие шрамы от кинжалов.
Из одежды предпочитает всевозможные разновидности мантий, не любит громоздкости и аляповатости (что часто свойственны всему, что так ценится в Орлее). Почти всегда его руки скрыты перчатками, чтобы скрывать увечье; сами перчатки тоже разнообразны, от тонких и дорогих, специально для общения с герцогами и прочими категориями праздных самодовольных бездельников, до боевых, из плотной кожи, зачастую даже со вставками металлических пластин или вовсе «когтей».

VI. Характер.
«Долиец. Серьезно, что себе представляет человек после этого? Мрачный и угрюмый дикарь, опасный и чуждый. Наше мнение о шемленах и того хуже. Впрочем, я никогда не считал расовую разницу такой уж важной, в первую очередь, стоит оставаться достойной личностью. Признаю, что разница между нами так же важна, я ценю наследие своего народа и, как и многие, - жажду вернуть его, отвоевать, сокрушить что угодно, пойти куда угодно, залезть в пасть дракона и спуститься к самому сердцу мира за ним. О, кто бы знал, как я жажду прикоснуться к правде, какой бы она не была, как я хочу разрушить само время и устои всего сущего! Как я хочу понять это предательство. И все же, я точно знаю, что мы не станем теми, кем были прежде, но, не зная кем был - никогда не сможешь стать кем-то другим, ты будешь раз за разом биться в запертую дверь в поисках - как это делает мой народ. Потому что нам некуда идти, потому что нам не на что опираться. До сих помню, как прибитый кинжалами к земле молился, призывая творцов, истово и безнадежно, не слыша ответа, не надеясь на помощь, остроухое ничтожество, которому зря дана жизнь - именно тогда впервые подумал, что я зря принявший валласлин еретик. Где же вы, Боги? Почему допустили подобное и оставили нас? Стоите ли вы хоть одной жертвы, хоть чьей-то веры? И были ли вы теми, кем мы сейчас вас называем?.. Мы все идем во тьме. Я. Хочу. Правды. И мне наплевать, что она принесет и что разрушит. Это последний наш шанс».
Из личных записей Маханона.

«Мы говорим о разных Лавелланах, нашем сыне, чьем-то друге, сопернике и даже палаче. Маханон не нашел еще всех ответов, до сих пор он искал константу своего существования в клане, своем народе и его памяти - но этого всегда было мало. После мальчик взвалил на свои плечи судьбы каждого, кто встал под знамена Инквизиции, словно он сам Творец, изображая непреклонность и веру в Идею. Он остался мальчиком, тем самым перепуганным ребенком, которому сказали, что его участь - служение другим. Он почти не знал другого пути и другой жизни, ma vhenan, и в том наша вина. Но верь в него, в груди нашего сына - твое сердце, Маханон сделает правильный выбор, когда придет время. Мы должны просто верить».
Из разговоров родителей Маханона.

«Он не плохой и не хороший, он избегает бессмысленных смертей, если это в его силах, хотя бывает жесток в наказаниях за предательство, он способен на сочувствие и ярость, как и любой другой. Жаден до знаний и всегда ищет компромисс ущерба и пользы. И если иногда братик забывается, то всегда найдется кому щелкнуть его по носу. Не верь рассказам про героя, он может смеяться в кругу близких, но готов показывать непоколебимость перед другими. Гордо поднятый над головой меч для одних, это изощренные ругательства, прочувствованная речь, буквально повисшие от натуги руки и недовольное ворчание - для других. Суди сам, когда увидишь нашего Инквизитора, lethallin».
Сестра Маханона в разговоре с другом.

Маханон вещь в себе, он никогда не бывает искренним до конца и привык скрывать свою настоящую личность, стремления и увлечения, зачастую считая их чем-то недостойным. Пожалуй, действительно искренним он был только в детскую пору, когда с удовольствием хулиганил, сбегал в надежде повидать шумные города людей, нарушая один запрет за другим с легкостью и неизменной усмешкой отъявленного пакостника. Впрочем, очень скоро Маханону пришлось принять на себя роль ученика хранительницы, с ужасом осознав, что однажды он поведет всех за собой, что не будет никаких приключений и славы, не будет открытий и опасных авантюр, всего того, что столь влечет нас, когда мы молоды и неразумны. Лавеллан с трудом постигал науку терпения и смирения, учился абстрагироваться от эмоций и заставил себя принять новую цель. Из шкодливого ребенка он превратился в тихого и спокойного юношу, с мягкой улыбкой и ровным голосом, единственным послаблением были шутки, произнесенные с самым невозмутимым и безучастным видом, которые часто принимали за чистую монету, например зубастые дупла-убийцы и видимые только магам энерго-змеи долго пугали не только малышню, но и сверстников.
С годами эта привычка прятаться только росла, обрастая другими, еще более неприятными особенностями. Даже в глуши лесов, вдали от интриг, Маханон постигал науку управления чужими сердцами и умами, старался познать каждого в клане; будь это в его силах, молодой эльф залез бы в голову к каждому, чтобы понять кто чем живет, кого что тревожит и чего ждет каждый в клане. В своем стремлении стать идеальным Хранителем, который сделает если не себя, так своих людей счастливыми - он мог быть действительно ужасающим.
Страстное желание понять ветер и разгадать загадки звезд - Лавеллану хотелось постичь абсолютно все, он всегда придумывал что-то новое и не успокаивался ни на минуту, магу нужна была история его народа, погребенная и обращенная в пыль, но лишь для того, чтобы эльфы в новом блеске обрели наконец нечто большее, чем пара преданий о чудесах и бессмертии. Долиец, казавшийся для всех не по годам серьезным и мудрым, был на деле гораздо больше ребенком, чего очень стеснялся и что всеми силами скрывал. Магия и неизвестность всегда завораживали его.
Привычка прятаться от всего, что может затронуть личный мирок, плохо влияла на мага. В какой-то момент, замкнувшись на себе и своем лоскутке мироздания, Маханон мог пойти по опасному и темному пути, но взрыв на Конклаве многое изменил, в то время будущий Инквизитор напоминал выброшенную на берег рыбу. Огромный мир, которым он грезил - открылся перед ним. Мир, где были люди, которых он успел возненавидеть дважды, мир Церкви, уничтожившей его народ так же верно, как и тевентерская империя. Маг отчаянно учился всему заново, постигал тех, кто рядом, ошарашенный свалившейся на него ролью, а после спрятался за маской Инквизитора. Выпускал шального мальчишку в бою, который скакал подобно бешеному козлу на узких горных тропах, учился танцевать под смех своих послов, Маханон спрятал Первого клана Лавеллан, который боялся и ненавидел людей, сбросил старую шкуру, чтобы надеть новую. Этот новый он - должен был вести множество разных рас за собой, разные сословия и культуры, весь этот многогранный и прекрасный мир. Для этого дикарь из леса проделал колоссальную работу над самим собой, стараясь быть всем и сразу, разрываясь ночью на части от противоречий и усталости, иногда начиная обращаться с недоумевающими солдатами по всем правилам этикета и едва ли не прямым текстом посылая очередного герцога в пешее эротическое путешествие с барабаном на шее и всеми требованиями и прошениями в заднице.
Лавеллан пытался быть тем, кем никогда не был, забывая, кто же он сам, впитывая в себя культуру людей и их обычаи, мучая Варрика тысячей и одним вопросом о гномах и их истории, доставал Дориана с просьбами «поправить произношение», прилежно мучился с отчетами, предоставляемыми Ставкой, разъезжал верхом на рыжей галле, залезал в древние крипты (внутренне обмирая от восторга и страха и стараясь удерживаться от того, чтобы не начать все трогать, щупать и пробовать на зуб) и ликовал после каждой проделки Сэры. Мужчина стал многое подвергать сомнению, научился извлекать выгоду даже из с виду благородных и бескорыстных поступков и помощи, с мрачным удовольствием пользуется своим образом таинственного долийского мага, а еще научился тому, что иногда не должно быть вторых шансов, а карать следует по всей строгости деяния.

VII. Квента.
«Женщина сидела возле костра, тихо напевая что-то под нос на незнакомом и чуждом языке; облаченная в простой и скромный наряд, она была чрезвычайно мила, ей не требовались дорогие ткани, не нужны были сияющие самоцветы и пошлое злато, ведь сияли подобно сапфирам ее глаза, а ладошками эльфийка бережно обнимала свой живот. Там, внутри нее - был ребенок от самого любимого ею мужчины, и очень скоро плод их любви появится на свет, побежит по этим тропам, будет радоваться свету и ветру, спрашивать обо всем и зачарованно следить за звездами ночью. Бэлоре улыбается, когда в поле света попадают две фигурки, статная и ладная - мужа, совсем маленькая - сына. Малыш бросается к матери и обнимает ее живот, прикладывая к нему ухо и внимательно вслушиваясь, Бэлоре смеется и треплет его волосы, а Кэллин садится рядом с любимой, счастливо утыкаясь носом в ее макушку и вдыхая такой родной запах.
- Мама, а почему блатик не хочет выходить? - картавя произносит малыш.
- Потерпи еще, Айол, - строго произносит Кэллин, заставляя тем самым мальчишку сердито насупиться и тяжко вздохнуть. Младшенький уже был невыносим, до сих пор не хотел выходить поиграть. Что же будет дальше? Нет, это ему не нравилось, совершенно не нравилось».

Родители Маханона весьма почитались в клане, отец был сказителем, а мать хранительницей галл, сам же будущий Инквизитор был вторым сыном, старший брат родился на пять лет раньше него и в будущем стал прекрасным охотником. Впрочем, на этом родственники не заканчиваются, через два года Бэлоре родила последнего своего ребенка, так что эльф обзавелся еще и сестренкой, в будущем ставшей его главной головной болью.
Сам Маханон родился на месяц раньше срока и был в детстве достаточно болезненным ребенком, но при этом непоседливым и очень активным, может, как раз стараясь освободиться от той излишней заботы, которой его окружили родители. Все в клане говорили, что он унаследовал внешность матери, от отца же ему достались голос и необычный цвет глаз. Молодой эльф был очень любопытен, но разумно боязлив и осторожен, если другие прыгали через костер, то Махнон был из тех, кто подбивал окружающих к подобному и редко присоединялся в самом исполнении. Пожалуй, единственные места, от которых приходилось действительно за уши оттаскивать малолетнего непоседу, так это старинные постройки и руины всех мастей, вот, где душа Лавеллана начинала петь, а сам эльф становился просто неадекватным, неудержимым и жаждал потрогать все и обследовать каждый уголок. В юные годы большей частью воспитанием его занимался отец, но мальчишка нередко сбегал от строгого родителя, склонного к излишнему морализированию и чтению лекций - к мягкосердечной матери, которая всегда сквозь пальцы смотрела на чудачества сына. И все же Маханон был очень на них похож, и сам не мог решить, по пути кого из родителей ему следует пойти, ведь он в равной степени любил старые сказания и прекрасных и величественных галл, которые отвечали ему той же симпатией. Впрочем, выбирать ему не пришлось.
С братом у мальчишки были напряженные отношения, старший сын упорно отказывался присматривать за малолетним братцем, оставляя игры и походы со сверстниками ради него. Так же не радовало старшего и всеобщее внимание к этой светловолосой бестолочи. Сам же Маханон отчаянно пытался добиться признания и расположения брата, но не преуспел в этом, мелкий не понимал причин отношения старшего, крайне сильно был обижен подобным отношением к своей прекрасной особе и вскоре стал огрызаться, отпихиваться от родственных уз и всячески старался подчеркнуть, что, может, он и младше, но во всем лучше Айола. Что логично, после этого их отношения перешли в стадию практически открытой войны. Особенно, их соперничество было острым за внимание матери и младшей сестренки. Братья устраивали друг другу неприятности и всячески старались ткнуть друг друга носом отнюдь не в цветущие фиалки; несмотря на то, что Айол был старше Маханона на пять лет, достаточно скоро они стали соревноваться на равных.
Головной болью маленький шебутной непоседа, способный подбивать на проказы самых спокойных и стойких - перестал быть достаточно рано. Как раз тогда, когда Хранительница взялась обучать его. Именно с тех пор ошарашенный молодой эльф вынужден был слушать строгие отповеди, проводить почти все свое время за обучением и изменить самого себя. Наставница не ценила ни смешливости мальчишки, ни его легкомыслия; что вызывало на ее губах улыбку при виде других детей, то вызывало ярость в исполнении Маханона. И Первый учился, терпению, сдержанности и холодности, учился сдерживать себя, управлять своими эмоциями и разумом, постигал магию, перенимал старые знания, что передавались от Хранителя к Хранителю. Изменения заметили все, родители, от которых сын отдалился, не встретив понимания, сочувствия и участия, а так же все прошлые соучастники во всех проказах и играх. Маханон не злился на мать и отца, но от грусти и обиды избавиться не мог, когда испуганный и растерянный он пришел к ним в слезах, говоря, что не хочет становиться Первым кланом - родители только строго отчитали сына, устроив к тому же знатную выволочку, чтобы вправить ему мозги. Только Айол вопреки всему не подшучивал в тот день над мелким и был неожиданно молчалив, задумчив и пристально следил за горько плачущим братом, который забился в угол аравеля и старался стать как можно менее заметным, тихим и слиться с окружающей обстановкой. Это было началом их примирения, как бы странно это не выглядело со стороны.

«Эльф сидит в позе лотоса, уперев кости рук в колени и, кажется, даже дремлет. Юноше не больше пятнадцати лет, дышит он медленно и размеренно, маг тихо шепчет на выходе слова заклинания и старается справиться с огненной стихией, однако все как и прежде - на кончиках пальцев концентрируется заклинание, формируется в огненный лепесток, разрастается, почти обжигая самого долийца, от чего тот теряет концентрацию, и алый цветок с яркой вспышкой рассеивается и истаивает, нагревая воздух рядом с Маханоном. Ученик Хранительницы раздосадованно морщится и продолжает медитацию».

Маханон многому научился, многое узнал, он отправлялся в лес вначале вместе с Наставницей, где искал нужные травы, узнавал о звериных тропах и учился искать пути среди самых густых дебрей, слушать мир вокруг себя, получил контроль над природой и научился быть с ней одним целым. Голоса зверей и птиц, запахи и звуки леса, науки травничества и даже яды, из тех, с которыми могли столкнуться в будущем его подопечные. Хранительница охотно делилась всем, что знала, довольная произошедшими в ученике изменениями. Маханон же неслышной тенью шел меж деревьев, а иногда скользил под самой землей, тайно он ускользал в лес во время каждой новой стоянки, в надежде отыскать что-то необычное. Молодой маг чувствовал, что все леса принадлежат только ему, а сила, что билась в нем, вырывалась с дыханием и бежала по венам, та искрящаяся мощь - могла защитить от всего. От всего, кроме людей. Быть может, таков рок всего эльфийского рода...
Они поймали молодого Хранителя, когда тот ушел слишком далеко от стоянки клана и слишком близко к людским поселениями, в тот раз маг потратил все свои силы на бой перед этим, долиец не смог даже сбежать. Их было пятеро, и они почему-то набросились первыми. Ошарашенный эльф не успел ничего толком понять, как оказался на земле, избитый, ошарашенный, воющий от боли. Тогда-то его руки прошили кинжалы и молодой долиец беспомощно смотрел на мучителей, не понимая, почему, почему люди раз за разом преследуют и уничтожают его народ. Впрочем, вскоре все, что останется Маханону - это кричать, срывая голос. Никакой храбрости или выдержки, молодого Хранителя готовили ко многому, но не к пыткам. Сам Лавеллан не брался утверждать, сколько прошло времени, прежде чем сознание покинуло его, в собственной крови и моче, истерзанный и изувеченный, переполненный ненавистью, маг не заметил ни того, как бесшумно стрела поразила вначале одного из людей, а после другого, войдя как раз в сочленение доспехов, как заметались в ярости другие, как первый из них упал с перерезанным горлом, как другие вначале неловко дернулись к мечнику, в то время как кто-то с безопасной высоты, прямо с одной из веток раскидистого древа, продолжил отстреливать его неудавшихся палачей. Маханон не знал, как бережно Айол взял его на руки, как сестра, совсем еще ребенок, с яростно горящими глазами кошкой спрыгнула с высоты, спеша им навстречу, с какой злостью она перерезала глотки тем, кто еще подавал признаки жизни. Они вернули его домой, принеся с собой трофейные человеческие уши.
Маханон долго приходил в себя, находясь полностью на попечении Хранительницы, он почти сразу узнал, кому обязан жизнью и кто всегда на самом деле сопровождал его во всех самовольных отлучках. Первый ласково сжимал ладошки взволнованной сестры, которая каждый день называла своего брата самым глупым эльфом, и внимательно следил за братом, который со всей силы стискивал рукояти мечей, стоило ему перевести взгляд на изувеченного Маханона с изрядно поседевшими волосами. Молодой маг убаюкивал их разговорами, повторял легенды, что слышал от отца и Хранительницы, рассказывал о своих таких маленьких и бессмысленных находках, которыми очень гордился, иногда тихо пел. Угар ненависти прошел и перегорел в долийце достаточно быстро, ведь его спасли, за него отомстили, и его больше волновало то, что клану пришлось уйти на новое место, да беспокойство родни. Отец зашел к нему лишь однажды, сказав, что не ожидал подобной глупости от Первого клана, но пожелал скорейшего выздоровления. Маханон не удивился, почему-то родители стали воспринимать его едва ли не как сына Хранительницы, быть может, потому что в будущем он занял бы ее место, может, на то была и другая важная причина. Бэлоре приходила к сыну каждую ночь, то принося еще одно одеяло, потому что наступали холода, то притаскивала в обход бдительного взгляда Наставницы корзинку любимых ягод Маханона, то просто пела ему колыбельные, как в детстве, ее голос вел Маханона по снам, не тревожили мага кошмары, а в Тени было только звездное небо, и материнский голос был ему оберегом. Были и другие, был почти весь клан, говоря откровенно, кто-то приносил какие-то поделки, что обрадовали бы юношу, кто просто старался занять его разговором и отвлечь от темных и тяжелых мыслей. Тогда-то долиец и понял, что такое семья и клан. Глядя на их заботу и поддержку - маг радовался, на душе его становилось легко. Это был дом, это была семья, да, сложная, непонятная, с ссорами, обидами, но так же с любовью и заботой. Клан был всем для Первого, и Первый уже становился всем для своего клана. Именно тогда Маханон смирился со своей ролью в этой жизни, перестав искать себе лишних приключений, предпочтя отдать себя заботе о других.
Вскоре Лавеллан вошел во взрослую жизнь, и на лицо его лег валласлин, церемонию он прошел не раньше и не позже других, но при этом был совершенно и абсолютно безучастен к боли, сказывался опыт тесного общения с тяжелыми сапогами и кинжалами людей. Но что действительно стало для Маханона ударом - смерть брата. Айол все чаще уходил один и долго не возвращался, один из самых лучших охотников, он легко путал следы, не давая даже сородичам обнаружить его. Мужчина охотился, но не не за зверями, его интересовали только шемы. Вскоре и они заинтересовались долийцем. Айола вздернули, и тот еще несколько дней украшал въезд в деревню, когда клан пришел за его телом. Впервые за долгое время прежняя ненависть вспыхнула в маге, которого пришлось оглушить, связать и волоком тащить прочь, так отчаянно сопротивлялся маг. Позже он придет в себя, но засевшая в груди злоба, боль, презрение, ненависть, темный и страшный клубок - будет спрятан где-то под сердцем, отравляя разум и душу долийца и многие годы спустя.

«- Оно так бум! А я так «а-а-а-а»! - под конец эльф и правда срывается почти на визг, - а оно потом в руку, прикинь, прям в руку всосалось. Всосалось, - после этой фразы долиец начинает истерически смеяться.
- И вот это - будет нас спасать? Абзац».

Маханону были интересны люди, как теоретические враги и противники, а так же как те, кто имели большую часть из утраченного эльфами. Однако маг не испытывал никакого восторга от поручения Хранительницы - отправиться на Конклав. Его могли подстрелить эти криворукие шемы (причем это было бы для них, наверное, еще и первым удачным попаданием по цели), могли банально рассечь на множество маленьких долийцев, могли схватить эти их храмовники (к которым долийский маг испытывает отвращение и полное неприятие) и убить, а что еще хуже - усмирить (люди всегда поражали Маханона количеством творимых зверств, а так же методами, которыми те пользовались, чтобы притеснять все, что им непонятно и чуждо).
А потом был большой такой бум, в результате которого все начали смотреть на Лавеллана как на воплощение всемирного Зла (на архидемона и то добрее смотрят), а рука мужчины начала позитивно светиться, оказывая отнюдь не позитивное влияние на самого долийца. В завершение этого праздника жизни еще и волосы стали абсолютно седыми. Если было что-то за гранью бреда, абсурда и безумия - так это происходящее. Мудрый для своего клана, среди понятных и близких ему соплеменников бесконечно важный и нужный, здесь, среди этой разношерстной толпы, среди идиотских верований шемов, бедный долиец выбивался из роли, растерянно открывал и закрывал рот, долго рассматривал окружающих, как диковинных животных, к которым не знаешь, как и подступиться, щурился с сомнением на странные предложения, проходя мимо борделей, судорожно передергивался, когда речь заходила об эльфинажах, жестоко и зло отвечал на любую дискриминацию по ушастому признаку и как безумный читал. Закапывался в библиотеку, мучил Варрика, как наиболее либерального и безопасного собеседника, заглядывал в рот Соласу, ловя каждое его слово, но при этом отчаянно ругаясь с ним вроде бы о самых простых и понятных вещах, вроде тех же Серых Стражей.
Этот проклятый огромный мир людей, с их собственной историей, канонами, странной Андрасте (хорошо, Хранительница пока еще ничего не писала ему по этому поводу, Маханон предчувствовал жуткий скандал), в общем, эти разумные - были странными. А еще маг подавился как-то сухариком, который самозабвенно грыз, сидя на заборе, в дальней части Убежища, потому что увидел босого эльфа! Босого! По грязи, по камням, по снегу - они могли ходить босиком. Это шокировало долийца еще сильнее. Мир был безумен, и тогда новоиспеченный Вестник решил побыть тоже немножечко безумным, согласился забыть на время о взглядах, полных ненависти, о том, что толпа желала расправы над ним, согласился принять эту роль - очередную заботу о народе. И какая разница, какой формы уши у этого народа?

VIII. Связь с Вами.
Skype - SerrureLaufeyson